Все эти довольно необычные обстоятельства неожиданного освобождения заставили экспертов гадать, почему вдруг его выпустили. Были предложены самые разные объяснения событий: желание власти продемонстрировать свой либерализм накануне Олимпиады, некую договоренность с западными партнерами, включающую условием освобождение Ходорковского.

Поэтому все хотели услышать версию происшедшего непосредственно от Ходорковского и с нетерпением ожидали интервью с героем дня. Ходорковский дал первые интервью журналистам, с которыми давно поддерживал тесные рабочие взаимоотношения, в частности, главному редактору журнала «The New Times».

Помимо бытовых подробностей о пребывании в заключении, Ходорковский начал интервью с рассказа на волнующие всех темы. Известно, что он обратился с просьбой о помиловании в связи с тяжелой болезнью матери, которая лечится в Берлине.

Отвечая на вопросы, Ходорковский то и дело просил выключать микрофон, поэтому полной картины мы так и не узнали. Единственное, о чем заявил Ходорковский, – это то, что вину свою в просьбе о помиловании он не признал, причем ему сообщили еще 12 декабря: вину признавать не надо. Также он отметил, что признание им вины подставило бы под удар многих осужденных по делу ЮКОСа.

Никаких условий, по словам Ходорковского, ему не предъявляли. На прямой вопрос об условиях освобождения: «Молчишь, не финансируешь оппозицию, не занимаешься политикой, о Навальном ни одного слова?» Ходорковский ответил, что не собирается заниматься политикой и бороться за возвращение активов «ЮКОСа». В итоге Ходорковский обрисовал характер своего освобождения следующим любопытным образом: меня не высылали, но из страны попросили. Почему он принял эту «просьбу», Ходорковский объяснять не захотел.

На вопрос «Это не то, что есть какой-то торг за вас между Меркель и Путиным, где вы выступаете как разменная карта?» Ходорковский ответил: «Мне об этом никто ничего не говорил».

Далее он сделал важное заявление: если ему позволят, он вернется в Россию и объяснил, почему не будет заниматься политикой и бизнесом: «Но совершенно очевидно, что политикой в смысле избрания в какие-то там государственные органы – мне это неинтересно. Я не хочу руководить бюрократами. Заниматься бизнесом мне неинтересно, я уже эту тему прошел. А в какой форме и каким типом общественной деятельности я буду заниматься, я буду об этом думать».

Ходорковский отметил, что никаких издевательств в лагере над ним не было (если не считать помещения в карцер за написание текстов из зоны), к нему относились уважительно, и что жуткие истории, описываемые осужденной участницей группы «Пусси Райот» Надеждой Толоконниковой, в мужской зоне бывают крайне редко.

На вполне провокативный вопрос «Почему они вас не убили, Михаил Борисович?» Ходорковский дал впечатляющий ответ, очень похожий на правду: «Во-первых, я твердо уверен, что если бы Путин дал команду меня убить, меня бы убили. Поскольку Путин по каким-то причинам вот это делать запретил - он запретил в отношении меня делать две вещи, совершенно очевидно: он запретил трогать семью, и он запретил ко мне применять насилие. Вот на это был поставлен абсолютно жесткий запрет». Но причины такого решения В. Путина Ходорковский комментировать не стал: «Ну давайте я не буду психоаналитиком у Путина...».

В целом М.Ходорковский оценивает последние шаги Президента как «менеджирование репутационной составляющей своего режима», опять же не указав точных причин такой стратегии, но перечислив возможные: «Сочи ли это, желание ли это применять мягкую силу в каких-то ситуациях, желание ли это балансировать европейское и китайское направление, почувствовал ли он проблему, что слишком большая ставка сделана на азиатское направление, и если мы потеряем Европу, то азиатское направление, особенно китайские товарищи, отожмут у нас гораздо больше, чем мы хотели бы. Вот я не знаю, какие причины для него являются базовыми для того, чтобы начать пытаться менеджировать репутацию режима - и страны в целом, но и режима тоже. Тем не менее этим он на сегодняшний день занимается». Впрочем, по мнению Ходорковского, обольщаться такой стратегией слишком не стоит: «грубо говоря, душить будут меньше, но дольше».

В интервью дано немало зарисовок психологического портрета Президента. В частности, М.Ходорковский полагает, что Президент – жесткий прагматик, который при увеличении давления на режим будет только ужесточать свою политику.

В отличие от многих критиков власти, М.Ходорковский хотя и относится к нему довольно критически, но с уважением. Он его ни в коей мере не считает «слабаком» и полагает, что Президенту приходится играть роль арбитра, – и он это делает успешно: «… ему видится, хочется, нравится роль Дэн Сяопина... И мы должны признать, что в рамках того набора людей, на которых он решил опираться, он, в общем, эту ситуацию поддерживает: они все общаются через него». Когда же Путин понял, полагает Ходорковский, что для части общества он не является арбитром (вероятно, имеется в виду либеральная часть), то «просто вынес ее за скобки», не обращает на нее внимания. Но тут, отметил Ходорковский, есть серьезная проблема: «Когда этот век у Путина кончится, то вот такое построение ситуации на базе жесткого конфликта внутри окружения, он приведет к смутному времени».

Рецепт к изменению довольно мрачных сценариев Ходорковский видит в парламентской республике. Собственно, такие идеи Ходорковский высказывал и ранее, до ареста, когда плотно занимался политической деятельностью.

Прозвучала из уст Ходорковского критика в адрес либералов. Началась она с разговора об отношении известной части либерального сообщества к Алексею Навальному. Известно, что в адрес Навального раздавались упреки, и небезосновательные, в заигрываниях с националистами, его самого упрекают нередко в националистических настроениях. Ходорковский за критику, но против «дезинтеграции» Навального: «Нам не нужен Навальный-вождь. Но нам нужен Навальный - один из авторитетных людей, которые могут быть в том органе власти, который когда-то придет на место Путина, - будет ли это парламент, конституционное совещание или что-то... но там должны быть авторитетные люди. Навальный хочет быть вождем, это должно подвергаться критике. Но не надо эту критику превращать в уничтожение того человека, который может быть достаточно авторитетным…».

И далее М.Ходорковский перешел к теме, которая вызвала, пожалуй, наибольшие споры и критику среди либеральной части сообщества – а именно, на предмет национализма. Он декларировал в общем-то традиционный взгляд: «и не надо на самом деле подменять национал-шовинизм термином «национализм…» и высказался о необходимости и неизбежности создания национального государства. Для того же, чтобы государство было «российским», а не «русским», полагает Ходорковский, необходим консенсус с национальными меньшинствами. И своего пика пафос Ходорковского в этом плане достиг в ответе на вопрос о Северном Кавказе. Сохранение целостности страны, по Ходорковскому, превосходит по значимости все остальные темы, и бывший арестант выразил твердую уверенность: лучше война, чем потеря Россией целостности, и что он сам бы отправился на войну на Северный Кавказ, если бы возникла угроза целостности страны: «Это наша земля. Мы ее завоевали. Нет на сегодняшний день в мире незавоеванной земли. Вся земля когда-то кем-то завоевана. Вот Северный Кавказ завоеван нами». На прямой вопрос корреспондента «Вы империалист?» Ходорковский ответил: «Нет, я в определенной степени националист».

Эти рассуждения вызвали буквально переполох в Интернете. Многие комментарии свелись к следующему: мы боролись за освобождение Михаила Борисовича десять лет, а он такое говорит… В самом деле, немалая часть наших либералов давно считает, что Северный Кавказ надо отделить. Противоположная точка зрения, высказанная Ходорковским, повергла их в шок. Дело тут в психологических особенностях большого числа либералов: они выстраивают идеальный образ М.Б.Ходорковского, который должен был быть похож на их собственный – рыцаря без страха и упрека. А это не так. Мир не черно-белый, и несправедливую посадку Ходорковского и справедливую борьбу за его освобождение не следует путать с одобрением и критикой его взглядов и деятельности. Ходорковский – человек сложный и никогда не демонстрировал классических либеральных взглядов. Это касалось как его деятельности перед арестом, так и во время ареста: проявляя мужество и выдержку, он писал программные письма на волю, являя близость своей идеологии социалистическим проектам, призывая всех объединиться, в т.ч. и коммунистов. Тогда было не принято критиковать Михаила Борисовича, по понятным причинам – «сидельцев» не критикуют. Но теперь это стало вполне возможно, и оказалось (что, впрочем, было очевидно), что к настоящему разговору значительная часть либералов не готова.

В заключение Ходорковский сказал, что, хотя политикой заниматься не собирается, но, несомненно, будет заниматься политической деятельностью и продолжать «продвигать ту идею, не из-за которой, а с которой я ушел в тюрьму: что России необходима либо парламентская, уж по крайней мере, президентско-парламентская республика. Я буду убеждать людей, что нам это необходимо». Но добавил: «Я не могу гарантировать, что я смогу прилететь в Россию».

Директор Московского бюро по правам человека Александр Брод: «Интервью являет нам человека умного, последовательного и мужественного, не сломленного большим сроком пребывания в заключении. Человека, который твердо знает, что ему делать дальше. Но все же те вопросы о мотивах освобождения Ходорковского, о чем так жаждало узнать общество, остались малопроясненными».