В целях реализации Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года, в которой одним из источников угроз национальной безопасности признана экстремистская деятельность националистических, религиозных, этнических и иных организаций и структур, направленная на нарушение единства и территориальной целостности Российской Федерации, дестабилизацию внутриполитической и социальной ситуации в стране, а также Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года Министерству внутренних дел РФ поручена разработка Стратегии.

Документ призван определить «цели, приоритеты и инструменты государственной политики по объединению усилий всех институтов власти и гражданского общества для укрепления единства российского народа, достижения межнационального и межконфессионального согласия, формирования в обществе обстановки нетерпимости к пропаганде и распространению идей экстремизма и пресечения экстремистской деятельности».

В самом МВД заявляют, что принятие Стратегии «продиктовано необходимостью повышения эффективности мер, принимаемых в настоящее время органами государственной власти, местного самоуправления и правоохранительными органами по противодействию экстремистским угрозам».

При этом особая роль в Стратегии, пояснили в МВД, отводится профилактике экстремизма, деятельности институтов гражданского общества.

При подготовке проекта документа были учтены мнения заинтересованных российских министерств и ведомств, в том числе входящих в состав межведомственной комиссии по противодействию экстремизму, которая занимается разработкой проекта Стратегии. В состав комиссии входят представители 16 министерств и ведомств.

Члены комиссии одобрили подготовленный проект и приняли решение дополнительно обеспечить его проработку с рядом структурных подразделений Российской академии наук и провести дополнительные консультаций с экспертным сообществом.

Окончательно проект документа должен быть доработан в конце года.

Одним из основополагающих принципов Стратегии является принцип равенства прав всех граждан.

Если указание в пункте «в» статьи 5 на равенство «независимо от расы, пола, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положений, места жительства, отношения к религии и вероисповеданию» представляется очевидным, то указание на равенство независимо от «убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств» не совсем ясно.

Эти указания должны быть подвергнуты уточнению: очевидно, что имеются в виду, по крайней мере, не экстремистские убеждения и не принадлежность к экстремистским организациям.

Да и само слово «обстоятельство» в этом ряду не очень уместно: раса, пол и т.д. - это не «обстоятельства».

В пункте «е» большие сомнения вызывает слово «традиционных» применительно к религиозным конфессиям.

По-видимому, имеются в виду конфессии, считающиеся традиционными согласно преамбуле Закона о свободе совести и религиозных объединениях.

Но разве не следует проявлять уважение, например, к протестантским конфессиям, формально не относящимся к «традиционным»?

Cлово «традиционных» представляется здесь лишним.

Вызывает сомнение наличие пункта «и» в статье 5. Нормы законности при реализации права граждан на шествия, митинги и т.д. регулируются гражданским и уголовным кодексом.

Зачем требование законности этого права выдвигать в качестве принципа Стратегии?

Очень важное значение имеют дефиниции понятий «идеология экстремизма» и «противодействие экстремизму» в статье 6, ссылка же на статью 7 здесь представляется недостаточной.

К сожалению, это неизбежно одно из самых уязвимых мест в Стратегии, поскольку само понятие «экстремизм» трудно конкретизировать, понятие «экстремизм» применяется порой слишком широко и неправомерно: имеют место обвинения в экстремизме представителей несистемной оппозиции и антифашистов, попытки усмотреть экстремизм в деятельности НПО и молодежных субкультур, обвинения в разжигании ненависти в адрес СМИ и авторов исторических трудов, книг и фильмов, обвинения в противозаконной деятельности «неправильных» религиозных конфессий и деноминаций.

Усиление антиэкстремистского законодательства, призванное в идеале карать за реальный экстремизм, в итоге может стать инструментом расправы с инакомыслящими, с политической оппозицией.

При всепоглощающей коррупции в экономической сфере, судопроизводстве такое законодательство может стать и инструментом незаконных репрессивных действий государства, и инструментом конкурентной борьбы в бизнесе.

И уж если идеальной формулировки в Стратегии добиться сложно, если не невозможно, вероятно, следует идти по пути детального перечисления конкретных видов экстремистской деятельности в статьях законов об экстремизме или в подзаконных актах.

Среди целого ряда статей, в которых перечисляются источники экстремизма, озабоченность вызывает статья 16, которая гласит: «Основным инструментом радикализации общества становится вовлечение различных групп населения в протестные акции, которые впоследствии трансформируются в массовые беспорядки».

По сути дела, эта статья развязывает руки многочисленным чиновникам для объявления граждан, участвующих в протестных акциях, экстремистами и может препятствовать проведению протестных акций.

А при расплывчатости понятия «экстремизм», о чем шла речь выше, статья 16 может стать инструментом явно неправомерного применения антиэкстремистского законодательства.

В статье 18 фигурирует определение «радикального (нетрадиционного для России)» ислама. Оно представляется не просто расплывчатым, но и неверным.

Понятие «радикальный ислам» фигурирует не только в российском лексиконе, и привязывать его к России будет вряд ли оправданно - не говоря уже о том, что и само понятие «радикальный» не имеет точного научного определения.

Впервые, кажется, выделены в особую группу принявшие ислам лица, «не относящиеся к национальностям, традиционно исповедующим мусульманскую веру, и отличающиеся повышенным религиозным фанатизмом, которые неоднократно использовались для совершения террористических актов, в том числе в качестве «смертников» (статья 19).

Эта статья также представляется весьма расплывчатой и опасной, поскольку она заведомо выделяет в качестве подозреваемых лиц, принявших ислам и реализующих тем самым свое право на свободу совести.

При неопределенности толкования термина «радикальный ислам» тень ложится на всех новообращенных мусульман, что недопустимо.

Из статьи 20 не совсем ясно, что означает фраза «этнополитизация различных сфер жизнедеятельности», следовало бы разъяснить ее смысл.

Опасения вызывает статья 23, где неопределенность понятия «радикальные идеи» заведомо ставит под удар «отдельные иностранные некоммерческие неправительственные организации, ряд общественных и религиозных объединений и их структурных подразделений», которые могут безосновательно обвиняться в «распространении идеологии экстремизма».

В пункте «л» статьи 34 противопоставляются понятия «ваххабизм» и «ислам», что представляется неверным. Скорее, следует рассматривать «ваххабизм» как радикальное направление ислама.

В этом же пункте неясно, что предполагает понятие «псевдорелигиозные секты», почему в качестве противовеса им выделено только православие, а не другие религии, хотя бы традиционные.

Совершенно непонятно, какое отношение имеет к борьбе с экстремизмом пункт «б» статьи 37: «заключение международных соглашений с иностранными государствами по вопросу регулирования правил поступления в зарубежные учебные заведения российских студентов при наличии соответствующих разрешительных документов».

На этот счет требуется разъяснение.

В Стратегии говорится о нелегальной миграции как одном из источников экстремизма, но следовало бы подчеркнуть роль мигрантофобии в целом как одного из направлений экстремизма и отметить рост количества преступлений против мигрантов, в том числе легальных.

В документе следовало бы упомянуть в качестве экстремистской, помимо радикально-исламистской идеологии, возрождающуюся идеологию неонацизма как особо опасную в плане разжигания межрелигиозных и межнациональных отношений, а также назвать сообщество скинхедов как носителей этой идеологии.

Наконец, и это отмечают эксперты, основной акцент в Стратегии сделан на информационном подавлении экстремизма.

Предлагается вести мониторинг СМИ и сети Интернет «с целью выявления пропаганды идеологии экстремизма» и разработать новые способы «ограничения доступа» к такой информации.

С другой стороны, предлагается организовать противодействие пропаганде идей экстремизма в социальных сетях с участием институтов гражданского общества и интернет-провайдеров в МВД.

Подобное внимание к социальным сетям не случайно.

Начальник главного управления по противодействию экстремизму МВД России Тимур Валиулин сообщил, что за минувший год ведомство выявило в стране на треть больше преступлений экстремистской направленности, чем в предыдущий год.

Примерно на столько же, по его словам, увеличилось и количество лиц, их совершивших.

При этом Интернет служит главным средством связи, рекрутирования и самовербовки новых членов для экстремистских и террористических группировок.

Директор МБПЧ Александр Брод: «В целом же Стратегия представляется важным документом в сфере борьбы с экстремизмом, но при этом нуждающимся в серьезной доработке.

Особое значение имеет детализации ряда статей, размытость которых вызывает тревогу у правозащитников, считающих, что Стратегия может превратиться в репрессивный инструмент против инакомыслящих».