Слова «Товарищ Сталин, вы большой ученый - в языкознанье знаете вы толк, а я простой советский заключенный, и мне товарищ - серый брянский волк» теперь знают миллионы.

С 1965 г. Алешковский стал зарабатывать на жизнь литературным трудом: он писал книги для детей, сценарии для радио и телевидения.

Несгибаемый характер бунтаря, повидавшего разные стороны советской жизни, никак не мог примирить писателя с советской властью.

В 1970 г. была написана его первая «подпольная» книга - повесть «Николай Николаевич», считающаяся одним из лучших его произведений.

Герой повести - молодой вор, который после лагеря был принят на работу в биологическую лабораторию и участвует в различных биологических опытах.

В повести остро и зло высмеиваются лысенковские концепции.

Далее Алешковский пишет другие произведения: «Кенгуру» (1975), «Маскировка» (1978).

В 1979 г. после публикации текстов «лагерных» песен Алешковского в альманахе «Метрополь» писатель был вынужден эмигрировать: он уехал в США, где и проживает до сих пор.

Тогда же за границей стали печататься его книги, которые нелегально провозились в Россию, перепечатывались и распространялись.

После перестройки Алешковский стал популярен и в России, где также стали печататься его книги, вышло собрание сочинений.

Главная составляющая творчества Алешковского - это смех. Он возродил традиции «смеха сквозь слезы».

Он тонко уловил, что смех и восторг - это лучшая форма усвоения горестного содержания, а осмеяние - лучший способ борьбы со злом.

Другая неотъемлемая часть творчества Алешковского - это нецензурщина, густо пропитывающая его страницы.

Но это как раз тот случай, когда мат является неотъемлемым элементом произведения, его живой тканью - по сути дела, это возрождение традиции неподцензурных и нецензурных памятников русской литературы в период застоя.

Алешковский, виртуозно владея этим языком, парадоксальным образом создавал очень глубокие, религиозно осмысленные, поистине эпические произведения - к примеру, роман «Рука».

Андрей Битов пишет: «Язык Алешковского однороден, слова у него равноправны, и употребление советской фразеологии на его страницах куда более непотребно и похабно звучит, чем вульгарные жаргон и феня.

Благородные же кристаллы мата, единственной природной и принадлежной части русского языка, сохранившейся в советском языке, продолжают слать нам свет человеческой речи, как погасшие звезды во мраке планетария.

Трудно согласиться, что на языке Алешковского мы не только выражаемся, но и живем, но если притерпеться и принять, то - о чем же Алешковский?..».

Наконец, произведения Алешковского принадлежат, прежде всего, к жанру исповеди.

Преимущество исповеди как литературного жанра состоит именно в превращении читателя в жертву, свидетеля и, главное, судью одновременно.

Читатель примеряет на себя все роли, которые плавно перетекают одна в другую, что характерно для жизни тоталитарного государства, где судьи подчас оказываются одновременно палачами и жертвами.

Бродский подметил: «Перефразируя известное высказывание о гоголевской шинели, об Алешковском можно сказать, что он вышел из тюремного ватника.

Аудитория его - по его собственному определению - те, кто шинель эту с плеч Акакия Акакиевича снял. Иными словами - мы все.

«Роман», «тискаемый» Алешковским, - из современной жизни, и если в нем есть «заграничный» элемент, то главным образом по ту сторону пребывания добра и зла...

Ирония Алешковского раблезианская и разрушительная, продиктованная ничем не утоляемым метафизическим голодом автора.

Сентиментальная насыщенность доведена в его произведениях до пределов издевательских, вымысел - до фантасмагорических, которые он с восторгом переступает.

Драматические коллизии его героев абсурдны до степени подлинности и наоборот, но узнаваемы прежде всего за счет их абсурдности.

Радость жизни - основная моральная ценность, по Алешковскому, поэтому если извращается жизнь - извращается и ценность.

В этом природа его гротеска и метафоры: метафора преувеличена, гротеск метафоричен».

Особое достоинство его произведений - это язык.

Иосиф Бродский назвал его «голосом русского языка»: «Голос, который мы слышим, - голос русского языка, который есть главный герой произведений Алешковского: главнее его персонажей и главнее самого автора.

Голос языка всегда является голосом сознания: национального и индивидуального...

Сказать об Алешковском, что он владеет стихией этой в совершенстве, было бы не столько банальностью, сколько неточностью, ибо он сам и является этой стихией - ее энергией, горизонтом, дном и неистощимым обещанием свободы одновременно...

Русский язык записывает себя рукою Алешковского, направляющей безграничную энергию языка в русло внятного для читателя содержания.

Алешковский первым - и с радостью - припишет языку свои зачастую ошеломляющие прозрения, которыми пестрят страницы этого собрания, и, вероятно, первым же попытается снять с языка ответственность за сумасшедшую извилистость этого русла и многочисленность его притоков».

Бродский необычайно высоко ценил Алешковского, ставя его в один ряд с Платоновым и Зощенко: «Говоря проще, в лице этого автора мы имеем дело с писателем как инструментом языка, а не с писателем, пользующимся языком как инструментом.

В русской литературе двадцатого века таких случаев не больше, чем в русской литературе века минувшего.

У нас их было два: Андрей Платонов и Михаил Зощенко.

В девятнадцатом, видимо, только Гоголь.

В двадцатом веке Алешковский оказывается третьим и, видимо, последним, ибо век действительно кончается, несмотря на обилие подросшего таланта.

Пишущий под диктовку языка - а не диктующий языку - выдает, разумеется, тем самым орфическую, точней мелическую, природу своего творчества.

Алешковский выдает ее более, чем кто-либо...

Перед вами, бабы и господа, подлинный орфик: поэт, полностью подчинивший себя языку и получивший от его щедрот в награду дар откровения и гомерического хохота, освобождающего человеческое сознание для независимости, на которую оно природой и историей обречено и которую воспринимает как одиночество».

Директор МБПЧ Александр Брод: «Юз Алешковский стал одной из легенд русской литературы.

Ему не пришлось быть обласканным литературными премиями, получать награды из рук руководителей государства.

Но он всегда остается самим собой. И эта верность себе уже по достоинству оценена множеством читателей».