31 июля не стало Фазиля Искандера. Крупнейший советский и российский писатель скончался в Переделкино на 88-м году жизни.

Фазиль Искандер – легенда русской литературы второй половины ХХ века. Его роман «Сандро из Чегема» входит в золотой фонд русской классики. По мнению ряда критиков и литераторов, вклад Искандера в мировую литературу достоин Нобелевской премии.

Фазиль Абдулович Искандер родился в Сухуми 6 марта 1929 года. В 1954 году окончил Литературный институт им. А.М.Горького, отделение поэзии. Затем работал журналистом в Брянске и Курске. С 1956 года – редактор в абхазском отделении Госиздата. С начала 1990-х постоянно жил в Москве.

Первая книга стихов Фазиля Искандера «Горные тропы» вышла в 1957 г. в Сухуми. В 1966-м в «Новом мире» публикуется повесть «Созвездие Козлотура», принесшая автору всесоюзную известность. Потом будут повести «Кролики и удавы», «Человек и его окрестности», «Школьный вальс, или Энергия стыда», «Поэт», «Стоянка человека», «Софичка» и рассказы «Тринадцатый подвиг Геракла», «Начало», «Петух».

Стиль Искандера тяготеет к магическому реализму. Абхазскому Борхесу удалось открыть всему миру свою родину как мифологизированную архаику – с ее традициями, патриархальным укладом, специфическим ритмом жизни. При всех трудностях, которые преодолевают герои Искандера, «абхазский космос» становится уютным экзистенциальным пространством, в котором остается место для человеческого счастья.
Глубокие соболезнования в связи с кончиной писателя выразил Президент России Владимир Путин.

Экс-премьер РФ Сергей Степашин назвал Искандера «совестью русской нации».

«Через его произведения я узнал, какой прекрасный абхазский народ. А такое произведение, как "Кролики и удавы", должны читать все те, кто находится у власти», – сказал он.

Огромной потерей для всего абхазского народа назвал смерть Фазиля Искандера Президент Абхазии Рауль Хаджимба.
«С ним ушла целая эпоха советской и российской литературы, он был личностью мирового масштаба», – подчеркнул глава республики.
Смерть писателя взволновала российское культурное сообщество.

«Фазиль Искандер – бесспорно, великий писатель. Он написал, пожалуй, самый масштабный роман XX века – "Сандро из Чегема". Раньше многих, ещё не зная о движениях в мировой литературе, он создал магический реализм. Через маленькое зеркало Абхазии ему удалось выразить целую эпоху Советского Союза, – говорит писатель Андрей Битов («Лайф»). – Я дважды писал в Нобелевский комитет. Я просто не видел другой кандидатуры из ныне живущих писателей. Но комитет занимается политикой, а не литературой. Нужно, чтобы человек выбрал ту или иную разведку. Спецслужбы всегда участвуют в этом деле. Нейтралитет Швеции оплачивается ворованными деньгами. Это чистая геополитика, которая к литературе не имеет никакого отношения. Однако комитету тоже нужно поддерживать репутацию. Иногда их выбор "для репутации" отражает литературные достижения – как в случае с Маркесом и Бродским. Искандер был великим писателем, но к политике не имел никакого отношения».

«Фазиль был великим писателем, – вторит писатель и литературовед Игорь Золотусский («Лайф»). – Он создал эпос, который не мог создать никто, разве что Шолохов. Но из этого поколения писателей он единственный, кто написал произведение такого масштаба. Мы с Дмитрием Лихачёвым представляли "Сандро из Чегема" на Нобелевскую премию с полной уверенностью, что он её достоин, что он её заслуживает. До конца своих дней он был первым среди наших писателей».

«Умер один из самых обаятельных, умных, достойнейших людей, – говорит писатель Людмила Улицкая («МИР 24»). – Я даже не говорю, что он был великий писатель и что поменял отношение к жизни очень многих людей, потому что он предложил такой род литературы, который мы не знали, мы к ней не прикасались. Потом, когда мы подросли, и время прошло, и мы узнали Маркеса, узнали южноамериканскую литературу, совершенно исключительную, мы поняли, из какого корня идет это творчество. Это тот самый общий корень, глубоко народный, с такой подпиткой фольклорной. И, конечно, это была уникальная, изумительная литература. Она и есть».
«Удивление от его книг состояло в необычайной свободе, с которой это было написано, и – ощущении того, что в пересчете на маленького человека счастья в маленькой Абхазии было больше, чем оставалось его для большой страны», – отмечает писатель Леонид Костюков («Известия»).

«Писатель не умирает, – напоминает писатель Фарид Нагим («Известия»). – Впорхнула в вечность бабочка, за которой гонялся щенок и впустую лязгал зубами. У Фазиля Искандера бабочка не летала и не порхала, она — мерцала! Навсегда запомнилось, например, чувство ожога, которое испытал подросток, прикоснувшись ногой к оголенному колену подружки своей старшей сестры... Ожог казался таким явным, что мальчик закатал штанину, чтобы посмотреть, нет ли там красного пятна... Красота мерцает в моей душе, и чувства тонко жгут».

Посмертное существование Искандера будет очень долгим, уверен писатель Дмитрий Быков: «К тому же при статусе прижизненного классика Фазиль Искандер по-настоящему читался многими. Его читали те, кто любит такую маркесовскую густую южно-готическую прозу, кто ценит архаику, ценит восточную традицию — сочетание витиеватости и афористичности. Мне кажется, что Искандер по-настоящему читался в 70-е, когда умных читателей было много» («МК»).

«И его время еще придет, – пророчит Д.Быков, – придет, когда мы дойдем до уровня 70-х (хотя бы теоретически), когда вырастем из нынешнего состояния. Тогда только снова сможем читать ״ Сандро из Чегема ״ , читать такие главы, как  ״ Пиры Валтасара ״ , например. Надо подрасти».
Фазиль Искандер – не только писатель, но и оригинальный мыслитель. В интервью и публичных выступлениях Искандер много размышлял о России и Абхазии, о свободе и ответственности, о красоте, совести, смысле человеческого существования, бессмертии и Боге.

Так говорил Фазиль Искандер:

«Я думаю, рабство – самое страшное слово в русском языке. Потому что оно обозначает самую неубиваемую и самую опасную особенность народа. Мне кажется, русская революция была, прежде всего, антикрестьянской… и вообще в значительной степени антинародной. В СССР господствовал классовый подход, но существует один класс, до определения которого не додумывался никакой Маркс. Этот класс – чернь, и главная его особенность та, что в обычное время его не видно. В кризисные, переломные времена он выходит наружу, и тогда оказывается, что черни очень много. Переворот семнадцатого был классической революцией черни – рабов, для которых оптимальным состоянием является рабское, по полной их неспособности ни к какой деятельности, кроме доносительства и угнетения. Этот класс и сегодня влиятелен. Вот чернь – она и есть главный источник недоброжелательства: она ненавидит всех, кто выше, и презирает всех, кто ниже».

«...Страх имеет свойство накапливаться. Другие эмоции – грусть, радость – проходят, даже если задевают глубоко; страх копится в организме, как жир, как ртуть. И в один прекрасный момент детонирует. Я не особенно боялся, потому что не вел активной борьбы, официально печатался, а все мое диссидентство заключалось в том, что я подписывал письма. И это не было какой-то особой гражданской активностью, а чисто человеческой реакцией на то, что хороших, ни в чем не виноватых людей подвергают унизительным преследованиям с демонстративной, отвратительной наглостью. По рукам ходила глава о Сталине из ״ Сандро ״ – Пиры Валтасара ״ , но я давал ее читать не потому, что рассчитывал с кем-то бороться, а потому, что очень уж приятно было ее писать и не хотелось держать в столе. Они могли меня взять, если хотели, но они не хотели. Им просто хотелось, чтобы все чувствовали себя немного подлецами. Думаю, бороться со страхом можно при помощи жеста: сильный, красивый, уверенный жест возвращает силы. Есть много способов сделать жест. Если бы сюжет был – я бы его написал».
 
«Я думаю сейчас, что нужнее всего милосердие; что важнее всего – смягчать невыносимую жесткость мира…, которую старики и дети чувствуют так остро. И если человек видит над собой Бога – что ж, это хорошо, ибо это позволяет ему смягчать бури собственных страстей. Он, по крайней мере, чувствует, что над этой бурей есть гармония. Так что мысль о бессмертии гармонична, человечна, а опыт показывает, что, если что-нибудь гармонично, оно, скорее всего, существует».

«Если над недостатками страны хочется смеяться, значит, страна еще может выздороветь. Если смеяться над недостатками страны не хочется, значит, она уже погибла. Над погибшими не смеются».

«Если бы самые идеальные законы автоматически ограничивали аморальные поступки человека, от этого могла бы захиреть совесть, разгруженная законами. И не устремится ли тогда бессовестность человека в такие области, куда не может проникнуть никакой закон?»

«Отдельные люди поддаются воспитанию, но человечество в целом не воспитуемо. Божественный парадокс существования состоит в том, что мы, зная, что человечество не воспитуемо, должны жить так, как будто оно воспитуемо. Иначе наступит хаос».

«Сегодняшнее зло расплывчато и потому страшней. Что будет со страной, что будет с нами – никто не знает. При советской власти была уверенность, что хуже не будет. Сейчас такой уверенности нет. Советская власть, загнав нас в яму, тем самым оградила нас от пропасти».

«Свободный человек – это человек, чуткий к свободе другого, и потому он свободно и непринужденно самоограничивается. Понять свободу как вещь для собственного потребления – все равно что сказать: "Я щедрый человек. Я хорошо угостил себя"».

«Распад Союза я считаю огромной трагедией – распалась по-живому реально существовавшая человеческая общность. Вот сын недавно меня спросил, испытывал ли я дискомфорт из-за того, что отношусь, как теперь считается, к "лицам кавказской национальности". Да никогда раньше у нас таких глупостей не было!»

«Определить национальный характер бывает не под силу даже величайшим умам. Но чем примитивней человек, тем он пристальней разбирается в "чистоте" крови. Хочется, что ли, скинуть на предков свои обиды и неудачи? А ведь, в сущности, национальных характеров нет, есть национально окрашенные добродетели и пороки. Иногда они так густо окрашены, что действительно кажутся национальными характерами».

«Жить – это попытка осуществить серьезный замысел. Чем тяжелее на одной чаше весов тяжесть страшного понимания временности нешуточного дара жизни, тем сильнее намеренье уравновесить эту чашу самым серьезным делом жизни. И так человеку от природы дано стремление уйти от праха, от уничтожения, от небытия через серьезное дело жизни».

«Если не можешь порвать свои цепи, плюй на них, пока не проржавеют».

«Клюв идеологии всегда точно попадает, когда бьёт по голове сограждан, и никогда не попадает в зерно истины».

«Народ не может и не должен жить дальней целью, ибо дальняя цель всегда служит оправданием ближайшему мошенничеству».
 
«Национализм – это когда свинья, вместо того чтобы чесаться о забор, чешется о другую свинью».

«В мировой литературе немало великих и страшных книг о том, что происходило в голове убийцы. Но самая страшная книга еще не написана. Это книга о том, что в голове убийцы ничего не происходило. Такую книгу трудно написать, но стоило бы».

«Современную прозу возглавили женщины, пишущие детективы. Это несерьезно. Они ведут себя с читателями как с мужьями: им важнее не понять его, а создать ему настроение».

«Кстати, мне ближе человек, который продолжает раболепствовать перед потерявшим власть кумиром, чем тот, что сразу же начинает ему хамить. В первом все-таки проявляется некоторое чувство ответственности за свое прошлое рабство, ему как бы стыдно сразу переходить в новое состояние, он как бы чувствует, что сам этого не заслужил еще. Тогда как второй, хамством мстя за свое прошлое раболепство, выявляет готовность раболепствовать перед новым кумиром».

«Мудрость – это ум, настоянный на совести».
«Человека, у которого слишком развито чувство ответственности, редко увидишь в кино. Если бы был жив Достоевский, мы бы его в кинотеатре «Октябрь» не застали: он бы в это время работал».

«Скромность должна быть скромной. Скромность, слишком бьющая в глаза, это вогнутая наглость».

«Скорбь есть самое последнее, самое успокоительное гнездо человека в этом мире, потому что это гнездо никто не может разорить».

«Настоящая ответственность бывает только личной. Человек краснеет один».
 
«Парадокс воспитания состоит в том, что хорошо поддаются воспитанию как раз те, кто не нуждаются в воспитании».
 
«Искусство развлечения всегда было, но оно должно занимать свое место. Расцвет индустрии развлечений свидетельствует о неправильно понятой свободе».

«Там, где много говорят о победах – или забыли истину, или прячутся от нее».
 
«Культура – это не количество прочитанных книг, а количество понятых».
«Когда ты вплотную приближаешься к собственной смерти, мысль о том, что ты всю жизнь трудился, успокаивает».