В ночь на 28 июля в возрасте 85 лет ушел из жизни известный советский и российский писатель Владимир Войнович – автор трилогии о «русском Швейке» – солдате Иване Чонкине.

Войнович родился 26 сентября 1932 года в Сталинабаде (Душанбе) в семье журналистов, выпускавших республиканские и областные газеты. Отец в 1936 г. был репрессирован, после освобождения воевал на фронтах Великой Отечественной войны, был тяжело ранен и остался инвалидом. Мать с 1945 г. работала учителем математики в Запорожье, куда семья переехала после войны. Здесь Владимир Войнович окончил ремесленное училище. В 1951 г. будущий писатель был призван в армию. Служил в Джанкое, затем в Польше. Писал стихи для армейской газеты. В августе 1956 г. переехал в Москву из Керчи, где обосновались его родители, учился на историческом факультете Педагогического института им. Н.К.Крупской, дважды поступал в Литературный институт им. А.М.Горького.

С 1960 г. Войнович работает редактором отдела сатиры и юмора на Всесоюзном радио. В это время он написал стихи, на которые композитор Оскар Фельцман создал песню «14 минут до старта», ставшую неофициальным гимном советских космонавтов. Так Войновича замечают в литературных кругах. В 1962 г. его принимают в Союз писателей СССР.

С 1961 г. Владимир Войнович публикует прозаические произведения (повесть «Мы здесь живем», коллективный роман «Смеется тот, кто смеется»). С 1963 г. в самиздате появляются первые фрагменты романа «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». Немецкая публикация первой части трилогии состоялась в 1969 г. без ведома автора. Вся книга впервые увидела свет в 1975 г. в Париже.

С конца 1960-х Войнович становится активным членом советского правозащитного движения, начинается его конфликт с государством. В 1974 г. поэта и прозаика исключают из Союза писателей. После парижской публикации «Чонкина» КГБ предлагает Войновичу пойти на компромисс и издаваться в СССР. На встрече в гостинице «Метрополь» писатель был отравлен психотропным препаратом, что серьезным образом сказалось на его здоровье. После этого Войнович написал открытое письмо Андропову и ряд обращений в иностранные СМИ.

В 1980 г. Войновича высылают из СССР, а затем лишают советского гражданства. До 1992 г. он живет и работает в Германии и США, где сотрудничает с радиостанцией «Свобода».

Советский паспорт был возвращен Войновичу в 1990 г. особым указом Президента СССР. В конце 1990-х писатель возвращается в Россию. В 2000 г. он был удостоен Государственной премии Российской Федерации за роман «Монументальная пропаганда».

Войнович активно участвовал в общественно-политической жизни страны, систематически выступал с критикой власти. В 2001 г. он подписал письмо в защиту телеканала НТВ. В 2003 г. ратовал за прекращение Чеченской военной кампании. В 2015 г. написал на имя Президента РФ открытое письмом в поддержку осужденной Надежды Савченко.

В числе самых известных произведений Войновича – антиутопия «Москва 2042», повести «Шапка», «Путем взаимной переписки», «Иванькиада». Роман «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» был дважды экранизирован.

Кроме того, с 1994 г. Войнович занимался живописью и организовывал персональные выставки в Москве, Санкт-Петербурге и Вене. Ему присвоено звание почетного академика Российской академии художеств.

Соболезнования в связи с кончиной Владимира Войновича выразили российские политики, деятели культуры, правозащитники и журналисты.

«Для меня это страшная неожиданность, страшная новость, – признался президент Русского ПЕН-Центра, писатель Евгений Попов. – Это одна из самых главных утрат для литературы 60-х годов, я думаю, что даже последняя утрата, потому что от блестящей плеяды – Аксенов, Ахмадулина, Евтушенко, Вознесенский — оставался только Войнович. Его теперь нет» (rtvi.com).

«Войнович был… и остается человеком редкого природного оптимизма, – написал на своей странице в соцсети политик и публицист Лев Шлосберг. – Он смотрел на мир с улыбкой смеющегося мудреца. Он рождал смех, который преодолевает слезы. Он понимал, что не все плохо и все будет хорошо. Когда? Это немного зависит от нас. Так и сегодня — слезы высохнут, смех останется».

Как отметил член правления Московской городской организации Союза писателей России Николай Карташов, с уходом Войновича завершается эпохаписателей-шестидесятников: «Грустно, но, увы, неизбежно. Хорошо, что остаются их книги, частички их душ. Владимира Войновича я видел на фестивале-выставке на ВДНХ буквально год назад. Ни за что не дал бы ему больше 80 лет. Живой блеск в глазах, все та же ирония в голосе, большой интерес к событиям, людям. Он был, безусловно, сильным духом человеком. Ведь его долго не печатали, и многие были с ним не согласны в плане идеологии. А в начале перестройки его «Чонкина» не прочел, наверное, только самый ленивый. Это был глоток свежего воздуха, взгляд на простого русского человека, героя совсем с неожиданной стороны... В творчестве Войновича для меня было что-то похожее на наших классиков сатирического жанра: Зощенко, Ильфа и Петрова, Булгакова» (vm.ru).

Глава Фонда Достоевского, писатель Игорь Волгин убежден, что поэзия Владимира Войновича была символом космической эпохи. «Войнович был личностью легендарной, сначала в сознание вошли его стихи, он отождествлялся с эпохой космоса, полета человека в космос, космонавты и сейчас исполняют гимн на его стихи - "Я верю, друзья", - сказал Волгин. - Он был личностью, эпохой, человеком, который всегда был верен своим принципам и твердо их придерживался».

Волгин считает, что Войнович был очень последовательным и в критике.

«Он был человек принципов, которых придерживался всю жизнь, их можно разделять и не разделять, - продолжил он. - Он очень последовательно себя вел. Его спор с Александром Солженицыным тоже войдет в историю. Две точки зрения разные, два полюса».

Художественный руководитель Московского государственного театра "У Никитских ворот" Марк Розовский скорбит о смерти писателя Владимира Войновича. Розовский напомнил, что его связывала многолетняя творческая дружба с этим писателем, а в октябре 2015 года в театре "У Никитских ворот" состоялась премьера пьесы Войновича "Би-эм дабл-ю", которая до сих пор находится в репертуаре коллектива.

По словам собеседника агентства, «Войнович стал классиком при жизни, его книги - бессмертны, а одно из его первых произведений называлось "Хочу быть честным". «Всего три слова, а ведь это была программа для целого поколения шестидесятников. Нам осталось в наследство выдающееся стремление писателя к свободе и человеческому счастью. К сожалению, солнце нашей свободы закатилось, потому что умер Владимир Николаевич Войнович», - добавил он.

Войнович, по словам Розовского, обладал «великой простотой и в душе, и в своих книгах, но в то же самое время, он обладал огромным чувством юмора и хотел и желал своим друзьям и всем нам, да и собственно всем нашим современникам, любви и уважения друг к другу».

Смерть Владимира Войновича - большая потеря для русской литературы и общественности, сказал ТАСС специальный представитель Президента России по международному культурному сотрудничеству Михаил Швыдкой.

«Уход Владимира Николаевича Войновича - это большая потеря для русской жизни, для русского общества, - сказал Швыдкой. - С ним можно было соглашаться или не соглашаться в оценке тех или иных писателей. Мне трудно согласиться с ним в его оценке Солженицына».

Швыдкой отметил, что Войнович всю жизнь придерживался принципа, который сформулировал в своей ранней повести "Хочу быть честным". «Он хотел быть честным в отношении с литературой, он хотел быть честным с окружающим миром, с советской властью, которая выслала его из страны, - сказал Швыдкой. - Это большая потеря для русской общественной жизни, потому что желание быть честным - одно их самых трудно исполнимых желаний людей, которые живут в мире полном компромиссов».

Народный артист России, актер театра и кино Александр Филиппенко считает Владимира Войновича мудрым и ироничным человеком, не терпевшим лицемерия и пошлости. Об этом он написал на своей странице в Facebook. «Вот не даром же дается фамилия Войнович - он воевал с пошлостью, лицемерием, ханжеством и тупостью. Мудрый и ироничный, он говорил вслух все то, что мы привыкли шептать по кухням и только близким друзьям», - написал артист. Он отметил, что Войнович "говорил Правду" и "был услышан" (tass.ru).

«Это очень большая потеря для отечественной литературы, – подчеркиваетдиректор Центральной городской деловой библиотеки Наталья Забелина. – Я лично знала Владимира Николаевича. Он несколько раз выступал в нашей библиотеке, всегда перед большой, искренне к нему расположенной аудиторией. Для меня это был писатель с большой буквы. И еще, что очень важно, к этому человеку хотелось обращаться за советами. Глубокий, думающий и очень понимающий был человек. У него было, безусловно, свое особое видение нашей жизни. Он никогда не шел в угоду конъюнктуре, некой модной волне. И еще вспоминаю его все время разного: то веселого, легкого, открытого, то вдруг задумчивого, замкнутого… Творческий человек был, настоящий» (vm.ru).

«Настоящая сатира переживает своих авторов и свое время, – уверен писатель, главный редактор журнала «Роман-газета» Юрий Козлов. – Солдат Иван Чонкин — персонаж «длинного», если не сказать вечного, в духе Салтыкова-Щедрина русского смысла. Ну, а роман «Москва 2042» (с Сим Симычем Карнаваловым и космическим гениалиссимусом) с каждым годом наливается, играет свежими красками. Владимир Войнович ушел в ночь лунного затмения и великого противостояния с Марсом. Если уподобить Марс любой, не обязательно военной, власти, то писатель не сходил с точки противостояния, держался на ней до конца. Он уже не сможет написать песню о космонавтах, стартующих к Марсу. Его «четырнадцать минут» вечности истекли, но читающие граждане России еще долго будут искать и находить ответы на многие свои вопросы в его произведениях» (vm.ru).

«Ни капли русской крови, но из всех моих друзей-писателей он был самым народным, я бы даже сказал – простонародным, – рассказывает русско-американский писатель Владимир Соловьев. – По своей судьбе – от ремеслухи до армии, и по писательской склонности. У Войновича это связано – он вышел из народа, знал народ и стал всемирно известным благодаря народному роману о народном герое – Чонкине. Хотя, конечно, этот его роман и примыкает к известной литературной традиции, которая представлена такими героями, как гашековский бравый солдат Швейк и эренбурговский хитрован Лазик Ройтшванец, возникший на более сложном скрещении – с хасидскими легендами великого Мартина Бубера».

В.Соловьев характеризует Войновича как образец бесстрашия и отваги: «Войнович был диссидентом по натуре, хоть и поневоле. Конфронтация с властями началась у него именно с «Чонкина», которого он писал по договору с «Новым миром», но был отвергнут. Хрущевские времена сменились брежневскими, гайки закручивались все туже и туже, новые времена – новые песни. Но даже не случись этого «производственного» конфликта, Войнович все равно бы взбунтовался: эпоха требовала покорности, а он был не из покорных. Войнович выжег в себе страх — даже если бы захотел испугаться, уже нельзя, нарушение образа, выход из роли, потеря статус-кво, таким трудом приобретенного. И потом такой дремучий лес округ, глухая тропинка, не дай бог испугаться — вот тогда тебе и капут… Именно он помог мне понять природу страха. Бояться нельзя из инстинкта самосохранения — испуг это уже страх, а страх есть сдача без боя и без сопротивления. Тем того только и нужно, иного оружия у КГБ, может, и нет. А может, и есть, но страх пока что — самое сильное. Что может быть страшнее страха?» (mk.ru).

«Когда уходят знаменитости, для меня это, ну, можно сказать, ничего, – признается драматург и писатель Лев Яковлев. – Мне кажется, знаменитости поднимаются не столько за счет своего таланта, сколько другими путями. Войнович — это совсем другая история. Это фантастический писатель! Чего стоит одна его «Шапка»! А «Иван Чонкин»? В то время так вообще никто не писал. Он очень мудрый человек был и доброжелательный. Его юмор не был злым. Если обратите внимание, он ведь не иронизировал, а, скорее, подсмеивался над другими. Он также подсмеивался над собой. Получается так, что смеялся над всем тем миром, в котором жил. Это не была сатира, но был юмор. Его герои не пафосные, а по душе, но настоящие герои. Войнович очень хорошо чувствовал эту настоящую русскую душу» (vm.ru).

Владимир Войнович (из интервью последних лет):

«Пушкин сказал: «Поэт, не дорожи любовию народной, восторженных похвал пройдет ненужный шум…»

Это к политику еще больше относится, чем к поэту. Ленина и Сталина уж так любили, уж так прославляли… Но постепенно это сходит на нет. Ленин еще в мавзолее лежит, но это вызывает очень непочтительные насмешки над трупом. Памятники ему еще стоят, но обязательно будут снесены все до единого.

Памятники Сталину снесли, теперь опять где-то ставят, но и они будут выкинуты на помойку. Вы скажете, что многие люди до сих пор поклоняются этим идолам. Поклоняются или дураки, которые не представляют, что сделали эти кровопийцы, или негодяи. Они называют себя патриотами, а на самом деле и есть настоящие русофобы. Это как надо ненавидеть собственный народ, если прославлять тех, кто принес ему неисчислимые страдания!» (novayagazeta.ru).

«Сталин жил всю жизнь в страхе. Вы знаете, я Сталина один раз видел не в кино, живого. Это был 52-й год, уже незадолго до смерти. Был какой-то прием в Кремле, послы вручали верительные грамоты. Дипломаты все в золоте, в аксельбантах, и вдруг выходит такой старичок в затрапезном френчике. Вышел — и сразу раз к стене спиной. Я смотрю: это же Сталин! Такой маленький, жалкий. Мне рассказывали, что мания преследования проявляется кроме всего в том, что человек становится спиной к стене, чтобы на него сзади не напали. Что у него в душе творилось — это ужас просто, не дай бог. Люди все страдают, даже самые ужасные бандиты» (mk.ru).

«Наша оппозиция разношерстна. В ней есть хорошие и плохие, умеренные и оголтелые, либералы, националисты, фашисты и сумасшедшие со всех сторон. Политическая партия может состоять из единомышленников, но вся оппозиция — нет. Для нормальной оппозиции должны существовать нормальные, не то что комфортные, но хотя бы приемлемые условия. Если быть оппозиционером — значит рисковать тем, что тебя посадят или проломят голову в подъезде, то к такому образу жизни готовы немногие.

В нормальном государстве оппозиция — это одна из двух сил, обеспечивающая равновесие. Она примерно равна власти. И она время от времени тоже бывает властью. А власть уходит в оппозицию. Ни тем, ни другим ничто не грозит. Люди продолжают делать свои карьеры. А в такой стране, где оппозиционеров травят, сажают, убивают или создают невыносимые условия жизни, оппозиционерами становятся отдельные герои. Которые при этом могут быть хорошими людьми и не очень хорошими, умными и не совсем.

Героизм и ум — это не одно и то же» (novayagazeta.ru).

«Конечно, настоящий политик не может быть совсем трусом. Как и настоящий писатель не может быть трусом. Если он трус, это обязательно отразится на том, что он пишет. И с другой стороны, писатель, слишком озабоченный политическими сиюминутными делами, соскальзывает к изображению жизни в черно-белых красках: этот плохой, тот святой… В жизни обычно сложнее.

Если художник посвящает себя баррикадной борьбе — это будет ему мешать. И если сидит в подвале, зарывши голову в песок, — тоже. Писатель должен быть смелым в своих мыслях» (novayagazeta.ru).

«Я много писем когда-то подписывал — еще в советское время. Я понимал, что взывать к совести, к каким-то добрым чувствам бесполезно. Я всегда призывал руководствоваться здравым смыслом и хотя бы соображениями собственного престижа, собственной безопасности. Потому что власть, которая проявляет бесчувственность к проблемам прав человека, к милосердию, в конце концов подрубает сук, на котором сидит. Она совершает много других ошибок, и в конце концов это кончается тем, что она прекращает свое существование гораздо раньше, чем она рассчитывает» (echo.msk.ru).

«Наша страна выглядит просто дико на фоне других цивилизованных стран. Может быть, если бы мы жили в окружении Северных Корей, то мы бы выглядели еще как-то, но мы живем в окружении все-таки стран, живущих по другим законам, живущих там, где есть законы, способствующие нормальному развитию отдельных людей, нормальному развитию всего общества, к благополучию ведущие, а у нас все в другую сторону. Вот эти вооружения, они все бессмысленны. Если бы мы вели себя нормально, то в этом не было бы никакой причины, плевать было бы, приблизилось ли к нам НАТО, да оно бы не стало приближаться, а если бы приближалось, то нас бы это не беспокоило, мы и сами могли бы в него войти, в это самое НАТО. Но мы окружены врагами, наше положение материальное ухудшается – это противоестественное существование» (svoboda.org).

«Я считаю, что Россия очень нуждается именно в революционных преобразованиях. Но революция должна произойти прежде всего в умах людей, которым пора обратиться хотя бы к собственным жизненным наблюдениям и понять, почему наши западные соседи живут лучше. Может быть, это как-то связано с тем, что у них есть демократия; что там коней на переправе регулярно меняют; что понятие «ветви власти» действительно что-то значит; что там настоящая оппозиция заседает в парламентах и сенатах и не всегда одобряет решения своих премьеров, канцлеров, президентов.

Как осторожный оптимист, я надеюсь, что Россия когда-нибудь ступит на путь нормального развития и станет обыкновенной демократической страной европейского типа» (novayagazeta.ru).

«Хороший политик — это тот, кто к политике относится серьезно и отдает этому делу всего себя. А писатель всего себя отдает литературе. Если он хочет быть немножко политиком, немножко писателем, он не будет немножко ни тем, ни другим. Настоящий писатель, как бы он ни относился к существующей власти, — не оппозиционер. Он может быть критиком власти и общества, разоблачителем, даже очень смелым и страстным, но это не оппозиция. И кстати, нормальный писатель критического склада не может ограничиться критикой только власти. Гораздо важнее — художественный талант.

Но от писателя, особенно известного, общество обычно требует в какой-то степени справедливого, гражданского мужества, отклика на те безобразия, которые творятся в мире. Писателя по традиции люди воспринимают как человека особенно отзывчивого на страдания. Радищев когда-то сказал: «Я оглянулся окрест, и душа моя страданиями людей уязвлена стала». Я не знаю ни одного из больших писателей прошлого, чья бы душа осталась от того, что он видел, неуязвленной. Однако в мире творится столько зла, несправедливостей, и столько людей взывают о помощи, что никакой человек не может откликаться на все. Если он откликается на все, он не сможет достичь вершин в своей профессии; если не откликается ни на что, значит, он равнодушный чурбан, и это неизбежно отражается на качестве его текстов» (novayagazeta.ru).

«В нашей стране защита прав человека была и остается делом рискованным. Кто боится рисковать, тому должно быть стыдно называться правозащитником. Есть много занятий, в которых допустим компромисс, но правозащита к ним не относится» (novayagazeta.ru).

«По-моему, изменился только масштаб репрессий. Конечно, он стал меньше, а добиваться неправды наши органы продолжают, продолжают добиваться того, что человек скажет то, что он не делал. В основном всякие такие, говоря мягко, недозволенные методы, то есть пытки потому и бывают, потому они и бывают такие чудовищные, что от человека требуют, чтобы он признался в том, чего он не делал. Эта, по-моему, практика остается. Вообще по стилю поведения эти органы являются прямыми продолжателями. Просто они в новых условиях действуют, со сталинским временем все-таки не сравнить, а в принципе стиль поведения тот же самый» (rus.azattyq.org).

«Страшно, если боишься, а если не боишься — смешно. Чарли Чаплин даже Гитлера умудрился изобразить смешным, уж на что Гитлер был монстр. Смех — эффективное средство борьбы со страхом, может быть, самое эффективное. Не только со страхом, но и с системой, порождающей этот страх. Я не думал, конечно, когда писал «Чонкина», что нанесу какой-то вред советскому государству. Но этого и не требовалось. Остро реагируя на иронию, власть сама разоблачается перед своими гражданами. Нормальная власть не обращает внимания на критику и иронию. Это признак силы. А если обращает, значит, смех уже начал разрушать ее, значит, система обречена»(kommersant.ru).

«Свобода породила разнообразие, и, как следствие, взаимопонимания в обществе стало меньше. Это сказывается на литературе в целом. Литература в свободной стране играет меньшую роль, чем в несвободной. В советское время мое общественное влияние было на порядок выше, чем сейчас, об этом можно было бы тосковать, но я не тоскую. Пускай моя роль будет малой, пусть даже никакой, я не против. Субъективно приятно ощущать себя героем, а в авторитарном обществе писатель всегда немного герой, поскольку свободное выражение своего мнения требует определенного героизма. Но как сказал Брехт: «Несчастна страна, которая нуждается в героях». Она и была несчастной» (kommersant.ru).

«Самое страшное для меня — прослыть подлецом. Потерять доброе имя я боюсь куда больше, чем каких-либо гонений и притеснений со стороны власти, потому и в советское время кое-что себе позволял и потом от страха не трясся» (lenta.ru).