31 марта на 87-ом году жизни скончался венгерский писатель, нобелевский лауреат по литературе Имре Кертес. Самым известным его произведением стал автобиографический роман «Без судьбы», повествующий о периоде жизни писателя, проведенном в фашистских концлагерях.
Нобелевская премия была вручена Кертесу «за творчество, в котором хрупкость личности противопоставлена варварскому деспотизму истории».
«Он один из немногих людей, которым удаются описания таким образом, что они становятся сразу же доступны для нас – тех, кто не разделяет этот опыт», – сказал постоянный секретарь Нобелевской академии в 2002 году Гораций Энгдаль.
Имре Кертес родился в 1929 году. В 1944 году он, как и почти 440 тыс. венгерских евреев, был депортирован в Аушвиц, а затем в Бухенвальд. После освобождения будущий писатель вернулся на родину, где работал журналистом, но после прихода коммунистов к власти был вынужден переквалифицироваться в простого рабочего. В этот период Кертес увлекается философской системой крупнейшего французского экзистенциалиста Альбера Камю, разработавшего теорию личной свободы и социальной ответственности, выдвинувшего стратегию «абсурдного поведения» творческого сознания как метафизического ответа безжалостной действительности. Учение Камю оказало решающее воздействие на мировоззрение Кертеса.
В 1950-1960-е годы будущий нобелевский лауреат зарабатывает переводами с немецкого языка художественной и философской литературы, пишет мюзиклы. С конца 1980-х он известен как писатель.
Роман «Без судьбы» был написан еще в 1975 году и получил одобрение в диссидентской среде Венгрии. Его главный герой – альтер эго самого Кертеса, молодой заключенный концлагеря, ежедневно сталкивающийся с ужасом пребывания на грани жизни и смерти. Писатель активно использует прием отстранения и отчуждения: чудовищная действительность воспринимается еще не сформированной личностью как норма и необходимость.
«Изменения я заметил несколько позже – прежде всего, это относилось к размеру хлебной пайки, – говорит рассказчик. – Я мог – мы могли – лишь гадать, куда так безвозвратно ушли времена, когда нам еще выдавали по половине черной, как грязь, маленькой булки: на смену ей необратимо пришла пора третей и четвертушек<...>. Я еще пытался смотреть вперед, но взгляд мой проникал только до завтра, а завтра будет опять точно такой же день, как сегодня; если, конечно, повезет. Все меньше и меньше оставалось во мне желания жить...».
Герой романа «Без судьбы» появится и в последующих произведениях Кертеса: «Поражение» (1988) и «Кадиш по нерожденному ребёнку» (1990).
Литература стала для Кертеса формой эскапизма, своеобразным способом арт-терапии. «Для меня все то, что я пережил, становится литературным материалом, – признавался писатель. – Написав о чем-то, я забываю об этом. Так и пишу книгу за книгой».
В 1990 году роман «Без судьбы» был переведен на немецкий язык и сразу получил европейское признание. Впоследствии книга была переведена еще на 10 языков.
Кертес состоялся и как замечательный эссеист. Произведения этого жанра составили книги с красноречивыми названиями «Холокост как культура» (1993), «Моменты тишины в ожидании перезарядки оружия во время расстрела» (1998), «Язык в изгнании» (2001).
В 2013 году Имри Кертес дал интервью изданию «The Paris Review», в котором назвал фашизм «машиной, работающей настолько эффективно, что большинство людей даже не имели возможности понять события, которые вокруг происходили». Себя же писатель назвал тем, «кто видел голову Горгоны и остался жив».
«Обо мне говорят, иногда в качестве похвалы, иногда же, напротив, пренебрежительно, как о писателе одной темы – темы Холокоста, – признавался Кертес. – Мне нечего возразить, с определенными оговорками я действительно мог бы занять то место, которое мне отводят на соответствующих полках библиотек. Ибо существует ли современный автор, который не был бы писателем Холокоста? Полагаю, что для того, чтобы люди услышали тот надломленный голос, который на протяжении десятилетий господствует в современном европейском искусстве, по-моему, вовсе не обязательно избирать Холокост в качестве темы творчества. Скажу больше: я не знаю такого подлинного, достоверного искусства, в котором не слышался бы этот надлом, напоминающий глас человека, затравленно и беспомощно озирающегося в мире после кошмарной ночи».
Многие цитаты из произведений Кертеса звучат афористично и философски тонко:
«Я тоже прожил некую данную мне судьбу. Это была не моя судьба, но я прожил ее до конца»;
«В стране, где мне выпало жить, все статьи закона, все параграфы всегда, с самого моего рождения, направлены против меня – часто против самого факта моего физического существования, а в тех случаях, когда по замыслу своему они, вроде бы, должны меня защищать, каждый раз оказывается, что их тоже можно обратить против меня»;
«Самое главное – не опускать руки: ведь всегда как-нибудь да будет, потому что никогда еще не было, чтоб не было никак, учил меня Банди Цитром, а его этой мудрости научили лагеря»;
«Если какой-нибудь преступник и безумец кончает не в сумасшедшем доме и не в тюрьме, а в канцлерском кресле или на каком-либо другом верховном посту, вы тут же принимаетесь искать в нем нечто интересное, оригинальное, исключительное, даже великое – ради того, чтобы вам не пришлось видеть в себе карликов и ничтожеств, а в вашей мировой истории – абсурд и бессмыслицу, чтобы и дальше разумно смотреть на мир»;
«От объяснений, видно, все равно никуда не деться; мы только и делаем, что объясняем и объясняемся, объяснений требует от нас сама жизнь, этот не поддающийся никаким объяснениям клубок явлений и ощущений, объяснений от нас требует окружение, да что окружение: мы сами от себя требуем объяснений, мы объясняем и объясняем, пока не объясним, в конце концов, все вокруг, включая и самих себя, до точки, до того, что не останется камня на камне...»;
«Мы все равно неуклонно, незыблемо хотим жить, пускай такими обрюзгшими, такими угрюмыми, такими больными, да, даже такими, и даже если настолько не умеем и настолько невозможно жить».
В своей нобелевской лекции Имри Кертес противопоставил реальность внутреннего, экзистенциального опыта человека атакующим силам безжалостного внешнего бытия.
«Существует единственная реальность, и эта реальность – я сам, моя жизнь, этот хрупкий, врученный мне на неопределенное время подарок, который чужие неведомые силы присвоили, национализировали, детерминировали и проштамповали, но я должен отобрать его у так называемой истории, у этого жуткого Молоха, ибо дар этот принадлежит только мне, и распоряжаться им я должен по собственному усмотрению».
«Проблема Освенцима состоит не в том, подвести ли нам здесь, так сказать, черту или не подвести; хранить ли нам память о нем или спрятать ее в долгий ящик истории; поставить ли памятник миллионам убитых, и если поставить, каким ему быть. Истинная проблема Освенцима в том, что он был, случился, и факт этот уже не изменят ни самые благие, ни самые гнусные побуждения», – убеждает Кертес.
Он призывает к ответственности в мире неизбывного одиночества и тотальной свободы:
«Былые пророчества говорят нам о том, что Бог умер. Несомненно, после Освенцима мы остались одни. Свои ценности мы должны создавать теперь сами, создавать ежедневным, упорным, пускай и не видимым никому трудом, который в конце концов, может быть, приведет к результату, и ценности эти лягут в основу новой европейской культуры».
Публицист Ольга Серебряная: «В последние десять лет Кертес больше жил в Германии, чем в Венгрии. Возвращение домой в 2014 году связывали с болезнью писателя и необходимостью серьезного лечения. О своем диагнозе, болезни Паркинсона, Кертес знал еще в начале 2000-х. Но в 2002 году он получил известие, очевидно, сильно помогавшее ему жить дальше. Рассказом о нем он заканчивает свою Нобелевскую речь: «Я получил по почте большой коричневый конверт. Отправителем значился директор мемориального комплекса «Бухенвальд» доктор Фолькхард Книгге. <…> В конверте лежала копия ежедневной сводки о личном составе лагеря по состоянию на 18 февраля 1945 года, где в графе “Abgänge”, что значит «убыль», я прочел о смерти узника №64921 Имре Кертеса. <…> Так что однажды я уже умер – умер для того, чтобы выжить». Можно только надеяться, что в России, где о Кертесе и после Нобелевской премии мало кто знает, вторая и окончательная смерть автора станет началом его большой писательской славы».